Smetanin

Непризнанный гений

Аромат свежесваренного кофе приятно щекотал ноздри. Слегка пригубив из своей чашечки, инспектор Борг вернулся к прерванной беседе.



— Ну а как успехи вашего сына? — обратился он к сержанту Глуму, разделившему с ним скромный завтрак в кафе «Сладкая жизнь».

— Прекрасно! — просиял Глум, отставив стакан с минералкой. — Вы же знаете, мой мальчик всегда имел склонность к математике и блестящие способности. В этом году он заканчивает математический факультет университета и, наверно, будет оставлен на кафедре. Но это что! — сержант чуть понизил голос и беспокойно оглянулся по сторонам.

— Я думаю, Денни на пороге большого открытия.

— Открытия? — рассеянно повторил инспектор, все еще смакуя обжигающий кофе.

— Ну да, — заволновался Глум, доставая из портфеля какой-то мятый листок. — Послушайте, что он написал мне в последнем письме.

Сержант поднес листок к глазам и прокашлялся: «... Дела в математике идут у меня как нельзя лучше, и если мне удастся кое-что вспомнить, то скоро я буду знаменитым. Не удивляйся, сейчас ты все поймешь.

18 марта, то есть ровно две недели назад, я вернулся на квартиру, которую мы снимаем вместе с Доном Поленосом, далеко за полночь. После студенческой пирушки в голове у меня шумело, и, чтобы немного сосредоточиться, я сел за стол и стал вчитываться в раскрытую книгу. Там приводилась знаменитая теорема Ферма, которую вот уже почти триста лет не может доказать человечество. Через пять минут мысли мои внезапно прояснились, и я как будто увидел необычайно простое и изящное доказательство этой теоремы. Дрожащими руками, сам себе не веря, я схватил первый попавшийся клочок бумаги и тут же набросал на нем идею доказательства. Затем вложил листок в раскрытую книгу, упал на кровать и мгновенно заснул.

Наутро я не помнил ничего, кроме того, что вложил листок между 21-й и 22-й страницами книги. Первым делом я бросился к столу. Каково же было мое изумление, когда я не обнаружил заветного листка в нужном месте. Оказалось, что мой сосед, этот безмозглый историк, стал точить на нем карандаш, а затем выбросил в мусоропровод... И теперь я каждый день мучительно вспоминаю свое доказательство и верю, что все-таки рано или поздно восстановлю его...».

— Неправда ли, у парня хорошая голова? — смахнув слезу умиления, Глум бережно спрятал письмо обратно.

— О да, — охотно согласился Борг, — и прекрасное чувство юмора.

Что имел в виду инспектор?

__________________

СЛАУ

Между 21-й и 22-й страницами книги нельзя ничего вложить: это страницы одного листа.

__________________
Всякое односвязное компактное трёхмерное многообразие без края гомеоморфно трёхмерной сфере.

О, проживёшь, не опечалишься,
А мне и вовсе ничего.

Мы забыли, бранясь и пируя, для чего мы на Землю попали...

...чтобы он излагался ясно, как дважды два...

А ты сердце моё
Не разбивай на куски.
А ты люби меня,
А не люби мне мозги.

а между тем любое чувство всегда по модулю любовь © korobkow

Smetanin

Правильно, но там еще много интересных моментов

Добавлено через 38 минут
— Неправда ли, у парня хорошая голова? — смахнув слезу умиления, Глум бережно спрятал письмо обратно.

— О да, — охотно согласился Борг, — и прекрасное чувство юмора.

— Юмора? — растерялся Глум. — При чем здесь юмор? В письме нет ничего смешного!

— Вы не заметили двух вещей, сержант, — Борг не спеша допил свой кофе. — 21-я и 22-я страницы в любой книге — это две стороны одного листа, поэтому между ними ничего нельзя положить. А письмо послано через четырнадцать дней после 18 марта, то есть 1 апреля, и, стало быть, оно — первоапрельская шутка. Кроме того, теорема Ферма уже доказана, причем отнюдь не после пирушки, а на трезвую голову и с применением сложного математического аппарата. Другими методами доказать ее невозможно.

__________________

СЛАУ

А это доказано? То, что теорема Ферма НЕ ИМЕЕТ более простого доказательства, чем уже найденное?

__________________
Всякое односвязное компактное трёхмерное многообразие без края гомеоморфно трёхмерной сфере.

О, проживёшь, не опечалишься,
А мне и вовсе ничего.

Мы забыли, бранясь и пируя, для чего мы на Землю попали...

...чтобы он излагался ясно, как дважды два...

А ты сердце моё
Не разбивай на куски.
А ты люби меня,
А не люби мне мозги.

а между тем любое чувство всегда по модулю любовь © korobkow

Smetanin

СЛАУ, тебе не говорили, что ты зануда?

__________________

СЛАУ

Никогда! Ты первый.

__________________
Всякое односвязное компактное трёхмерное многообразие без края гомеоморфно трёхмерной сфере.

О, проживёшь, не опечалишься,
А мне и вовсе ничего.

Мы забыли, бранясь и пируя, для чего мы на Землю попали...

...чтобы он излагался ясно, как дважды два...

А ты сердце моё
Не разбивай на куски.
А ты люби меня,
А не люби мне мозги.

а между тем любое чувство всегда по модулю любовь © korobkow

Smetanin

Оплеванная реликвия

На последних секундах второго тайма любимая футбольная команда сержанта Глума проигрывала в финальном матче Суперкубка 0:1. И тут в ворота противника было назначено пенальти.

— Все равно не забьют, — вяло откликнулся на это эпохальное событие инспектор Борг, не отрываясь от компьютера. Он был совершенно равнодушен к игре, в которой, по его словам, «двадцать два здоровых мужика без устали пинают мяч ногами».

— Что вы понимаете в футболе! — раздраженно огрызнулся Глум, нервно потирая ладони. — Это вам не какие-нибудь дурацкие шахматы!

В этот волнующий момент за окном полицейского управления раздался резкий визг тормозов. Послышался звук торопливых шагов, входная дверь распахнулась, и перед глазами сыщиков предстал чрезвычайно взволнованный субъект в дорогой, но безвкусной одежде. С первого взгляда было ясно, что в его жизни произошло что-то ужасное.



— Скорее! — с порога выкрикнул он, озираясь по сторонам. — Меня только что ограбили!

— О, какой же он идиот! — неожиданно подпрыгнул на месте Глум и злобно выключил телевизор.

— Что вы сказали? — опешил пострадавший, наливаясь свекольным соком. — Я — идиот?!

— Не волнуйтесь, — вмешался Борг, быстро вставая с кресла и приветливо улыбаясь незнакомцу. — Сержант Глум имел в виду футболиста, не забившего гол с пенальти. Присядьте и расскажите нам поподробнее, что с вами приключилось.

— Хорошо, — неожиданно быстро успокоился бедняга и плюхнулся в кресло Борга. — Я все расскажу. Меня зовут Эй Лопухнулис. Год назад решил заняться коллекционированием редких документов. Я человек не бедный и за большие деньги довольно быстро смог приобрести несколько раритетов. А неделю назад мне особенно повезло. — Он печально усмехнулся. — Я познакомился с человеком, который предложил купить у него уникальную вещь — путевой дневник самого Норда Шнобиле.

— Того самого, что сто лет назад покорил полюс на дирижабле? — блеснул эрудицией Борг.

— Да-да, — кивнул Лопухнулис, — об этом все знают. Но, оказывается, за год до этого у Шнобиле была еще одна попытка добраться до полюса, но неудачная. Он сбился с пути, опустился на лед и не умер от голода, хотя потерял все припасы, только потому, что питался яйцами пингвинов. Все это он записывал в дневник, который потом сотню лет провалялся на чердаке его загородного дома. И вот наконец сегодня, буквально полчаса назад, я приобрел бесценную рукопись за сто тысяч доблей.

— А сейчас ее украли, — мягко предположил Борг, пристально изучая причудливую бриллиантовую заколку на пестром галстуке Лопухнулиса.

— Вот именно! — снова заволновался тот, вскакивая из кресла и размахивая руками. — Получив дневник из рук его нынешнего владельца, я спустился вниз и сел в машину. Аккуратно положив пожелтевшие странички в портфель, я взял в руки обложку дневника. Счастье мое невозможно описать. И вот тут какой-то сопляк лет десяти подбегает к машине и нагло плюет прямо на обложку. Я пришел в бешенство, не помня себя, выскочил из машины и бросился за маленьким негодяем. Но он бежал как ошпаренный, и через минуту я понял, что мне его не догнать. Когда же вернулся обратно, портфеля не было...

— Стандартный трюк, — наконец пришел в себя сержант Глум, еще не до конца оправившийся после позорной неудачи своей команды. Вам еще повезло, — мрачно добавил он. — Обычно они плюют прямо в лицо. А пока оскорбленный водитель носится за мальчишкой, его взрослый сообщник спокойно крадет из открытой машины ценные вещи. В вашем случае это был портфель. Так что, скорее всего, они и не знали о реликвии.

— Это, конечно, утешает, — горько усмехнулся Лопухнулис. — Но в итоге у меня осталась только обложка бесценной рукописи. — И он показал сыщикам полуистлевшую картонку. — А где теперь искать сам дневник? Умоляю, найдите его!

— Ну что ж, — напустив на себя важный вид, начал Глум, — для начала мы проверим всех уличных вори шек. А потом...

— Не знаю, — внезапно перебил его Борг, снова открывая файл, — стоит ли нам тратить время на поиски подделки.

Почему инспектор усомнился в подлинности реликвии?

__________________

СЛАУ

Как видно на рисунке, дневник назывался арктическим. Значит, в нём повествовалось о попытке достичь Северного полюса. Но на севере нет пингвинов, они водятся в Антарктике, у Южного полюса, поэтому покоритель полюса не мог есть яйца пингвинов. Дневник искать нет смысла, это подделка.

__________________
Всякое односвязное компактное трёхмерное многообразие без края гомеоморфно трёхмерной сфере.

О, проживёшь, не опечалишься,
А мне и вовсе ничего.

Мы забыли, бранясь и пируя, для чего мы на Землю попали...

...чтобы он излагался ясно, как дважды два...

А ты сердце моё
Не разбивай на куски.
А ты люби меня,
А не люби мне мозги.

а между тем любое чувство всегда по модулю любовь © korobkow

Smetanin

Громокипящий стих

Март всегда был любимым месяцем инспектора Борга. Весеннее солнце, волнующие запахи, неясные надежды... Было от чего прийти в хорошее настроение.

Сияя улыбкой, Борг открыл дверь полицейского участка. И первое, что он увидел, была постная физиономия сержанта Глума, печально глядевшего в окно.

— Вам не нравится весна? — инспектор бодро подошел к страдальцу. — Или какие-то неприятности?

— А-а-а, — безнадежно махнул рукой Глум, — псих один замучил.

— Кстати! — еще шире улыбнулся Борг. — Вот вам свежий анекдот про психов. Из кабинета психиатра выходит пациент. Тут же туда вбегает взволнованная жена больного.

— Инспектор, ну что с моим мужем? — спрашивает она.

— Не волнуйтесь, он абсолютно здоров!

— Да, но вчера он пришел домой и сообщил мне, что все собаки идут по улице под раскрытыми зонтиками.

— Ну и что? — удивился врач. — Разве вы не помните, какой тогда был ливень?
Глум очень внимательно выслушал анекдот, но даже не улыбнулся. Казалось, он пытался отыскать в этой бородатой шутке решение какой-то трудной и серьезной задачи.



— Вам легко смеяться, — проскрипел он, с завистью глядя на лучезарно улыбающегося Борга, — а на меня тут одно глупое дело повесили.

— О-о! — обрадовался Борг. — Обожаю глупые дела! Это последнее прибежище профессионалов. Ну-ка, рассказывайте!

— Да все очень просто, — вздохнул Глум, — и в то же время загадочно. Недалеко отсюда, на улице Опавших листьев, живет один полубезумный поэт Мандель Штамп. Как нам удалось выяснить, три дня назад он отнес свою новую «гениальную» поэму «Настоящер» в редакцию солидного литературного журнала. Какой-то сотрудник редакции бегло просмотрел «шедевр» и сказал, что журналу «это» не подходит. Разъяренный поэт удалился, держа под мышкой рукопись. После этого он засел в своей «мастерской» — этакой маленькой квартирке, в которой он творит или приходит в себя после отказа в очередной редакции. И надо же было так случиться, что вчера тот самый литературный консультант, который отверг «Настоящера», проходил под окнами Штампа. Обрадованный «гений» высунулся из окна второго этажа и плеснул на лысину обидчика кипятком, который у него случайно в этот момент оказался под рукой.

— И попал? — нахмурился Борг.

— Нет, промахнулся, но немного обжег руку критика. Взглянув вверх, бедняга увидел злорадную физиономию поэта, который уже закрывал окно. Мгновенно все поняв, он ринулся наверх и через две секунды ломился в дверь безумца. Тот, конечно, не открывал, но, к счастью, по улице как раз проходил сержант Гризли из нашего участка. Услышав шум, он поднялся по лестнице и заставил-таки Манделя открыть дверь. Как ни странно, тот был спокоен и на все обвинения только загадочно улыбался, а затем и вовсе сказал, что он тут ни при чем и что у него, дескать, есть алиби.

— То есть, — не понял Борг, — какое еще алиби в такой ситуации?

— Этот самый Штамп заявил, что его каморка абсолютно пуста и воду он никак не мог вскипятить. И действительно, вся его квартирка — это одна комната, в которой есть только стол с огарком свечи, стопкой листов с текстом злополучной поэмы да шариковой ручкой, стул и умывальник. Больше никакой мебели и посуды, лишь на полу циновка. Так что ему не только не в чем вскипятить воду, но даже некуда ее налить. Пришлось отпустить поэта, хотя ошпаренный критик в ярости рвал и метал. И дело, стало быть, не закрыто.

— А мог он выбросить кружку или чайник на улицу? — поинтересовался Борг.

— Исключено! — отрезал Глум. — Мы обшарили тротуар под окном мастерской. Ничего. Он не успел бы ничего выбросить и на лестницу.

— А почему, собственно, этот ваш Штамп не держит в мастерской мебели? И зачем ему свеча? — снова улыбаясь, спросил инспектор.

— Этот псих уверяет, что вещи мешают ему «парить над землей на крыльях поэзии». А трепещущее пламя «порождает в его уме возвышенные образы».

— Мне кажется, он не такой уж и псих. Во всяком случае, его алиби не очень убедительно. Он запросто мог вскипятить воду и без чайника...

Что имел в виду инспектор Борг?

__________________

Smetanin

Ответ:
— Мне кажется, он не такой уж и псих. Во всяком случае, его алиби не очень убедительно. Он запросто мог вскипятить воду и без чайника, в бумажном кулечке. Бумага при этом не загорается, но не потому, что «рукописи не горят», а в полном соответствии с законами физики. Можете сами это проверить, сержант.

__________________